Поэтому, когда все стихло, я не сразу поняла, что все уже закончилось. Волны холода, гуляющие над холмом, поутихли, и я открыла глаза, моментально уткнувшись взглядом в потемневший от крови клинок в опущенной руке. Мгновение – и полы черного «шелкового» плаща на плечах возвышающегося надо мной Рейна с легким шелестом опали на землю, за его спиной не осталось ни одного нечеловека, только люди в серебристых накидках, со страхом косившиеся на ангела смерти…
– Ты звала… – От слегка изменившегося голоса Рейна у меня холодок пробежал между лопаток, но это был не страх. Мне этот голос понравился.
– Звала.
Ожившая тьма в глазах человека, которого я знала и, наверное, любила, довольно улыбнулась. Рейн опустился передо мной на колено, и его глаза, из которых рвалась темная сторона, оказались напротив моих.
– Чего ты хочешь? – Вопрос застиг меня почти врасплох. Мир стал не больше размера карих глаз с вертикальными зрачками, в которых застыло ожидание… стоит только пожелать… что угодно…
– Рейн, вернись, пожалуйста…
У меня это вышло почти умоляюще. Я закрыла глаза, чувствуя, как леденящий холод исчезает, перестает обдавать волнами…
– Ксель?
Я вздрогнула, открывая глаза и понимая, что нет больше черных «крыльев» с рваными, бритвенно-острыми краями, как нет и ощущения пугающей и одновременно притягивающей тьмы во взгляде Рейна…
Над холмом вновь разлился звук горна, только на этот раз он был торжествующим. Победа. Но выиграна всего лишь битва, а не война…
Откуда я это знаю? Я домой хочу! Да еще опять похолодало, и земля как-то странно накренилась… Кажется, я теперь узнаю, что такое обморок…
Первое, что я увидела, открыв глаза, – ярко-желтый «потолок» палатки, нависающий над головой. Так, похоже, все то, что я увидела, было всего лишь красочным глюком. Узнать бы, что наши девчата умудрились в бутерброды напихать…
В поле зрения возникло лицо Рейна, который недолго думая положил мне теплую ладонь на лоб.
– Ты как себя чувствуешь? Тут тебе один активист, – лицо Рейна помрачнело, – совершенно случайно заехал мечом по затылку. Вроде бы хотел по спине ударить, да вот только ты зачем-то присела, и удар пришелся по голове…
– Активист-то хоть выжил? – поинтересовалась я, приподнимаясь на локте и морщась от легкой боли в ушибленном месте.
Н-да, а я-то на наших девушек грешила. Правда, с них все равно станется насобирать в лесу мухоморов и с чистой совестью выдать их за подосиновики, а потом весь полигон будет ловить красочные глюки с участием розовых слоников и зеленых белочек в белых тапках. Правда, я не знала, что от удара по затылку тоже такие занимательные «мультики» показывают, но больше я свою шею подставлять не буду, ибо дорога она мне как память. Странно, но голова почти не болит. Видимо, мама втихаря заговорила меня от легких порезов, синяков, ссадин и шишек, вот и заживает все раза в три быстрее, чем должно было бы. Мелочь, а приятно…
– Активист выжил, но мы исключили его с полигона за негуманное ведение боевой части отыгрыша, – мрачно заявил Рейн. – Он сейчас в мастерятнике отсиживается. Понятное дело, на ночь глядя никто его по лесу не погонит, но с игры, скорее всего, снимем.
– Кстати, а с игрой что? – ненавязчиво так поинтересовалась я, садясь и разглядывая то, как Рейн неторопливо раскладывает свой спальник.
– Приостановили. Время-то около десяти вечера, все равно темно. Да и тебя пока до палатки донесли…
– А что, «скорую» или еще какую помощь вызвонить не догадались? – чуточку обиженно поинтересовалась я, помогая Рейну соединить два спальника в один. Все-таки на дворе осень, хоть днем и тепло, но по ночам запросто может подморозить, а отказываться от бесплатной печки за спиной было по меньшей мере неумно.
– Зачем? – Рейн пожал плечами, стаскивая через голову антуражную рубашку со шнуровкой и натягивая мягкий черный свитер. – Ты же не контуженная оказалась, а почему-то вскоре после удара вообще заснула, не приходя в себя.
– Это вы как определили? – Не, мне в самом деле интересно было, ну, не храпела же я…
– А ты так занимательно похрапывала… – Глядя на меня самыми честными глазами, ответила эта темноволосая язва.
– Вре-е-е-е-е-ешь! – возмутилась я, забираясь в спальник и демонстративно поворачиваясь к Рейну спиной.
– Ни в одном глазу! – Даже не оборачиваясь, можно было сказать, что глаза у него и в самом деле кристально честные. Ну-ну, плавали, знаем… Сами так умеем глазки строить.
– Ага, сразу в обоих!
– Ксель, на самом деле ты просто так умильно посапывала и поводила носиком, что сразу было понятно, что ты спишь, а не находишься в состоянии глубокого обморока. – Рейн наконец-то улегся и притянул меня к себе, положив ладонь на все еще гудящий затылок. – Отдыхай, ушибленная на голову.
– От ушибленного слышу, – сонно пробормотала я, согреваясь в спальнике. – Все-таки благодаря тебе моя катана закрепила за собой свое второе название…
В ответ донеслось только скептическое хмыканье, но я уже настолько устала, что не прислушивалась, почти моментально провалившись в сон…
Побудка в виде протрубившего прямо у палатки пионерского горна заставила подскочить на месте, попутно я умудрилась здорово пихнуть Рейна коленом куда-то в район талии. Мастер по боевке тоже проснулся, сопроводив этот процесс какой-то слабо переводимой на литературный русский язык фразой, из которой я поняла, что случайно заехала по чему-то важному, ценному и наверняка ревностно оберегаемому. Извиниться же в полной мере мне не позволила разъехавшаяся молния на входе в палатку.