Ключи наследия - Страница 38

Откровенно радуясь тому, что не надо больше медленно, по стеночке, передвигаться по избе, постоянно ловя на себе сочувствующие взгляды приютившей нас немолодой вдовы, я переоделась в лежавший на лавке дорожный костюм и, аккуратно затягивая воротник, задумалась о том как же будет выглядеть моя шея после того, как повязки снимут окончательно. Судя по ехидным репликам Рейна и более профессиональным Родомира, выяснилось: спустя пару дней благодаря особой мази ранки будут походить всего лишь на следы от чересчур страстных поцелуев, а голос восстановится спустя недельку, если продолжать пить лекарства. Правда, я подозревала, что слабость, которую я испытывала последние сутки, как раз и была вызвана травяными отварами, коими меня пичкал знахарь. Подозрения подтвердились после заданного в лоб вопроса. Родомир признался, что для скорейшего заживления он использовал сильные средства, которые как раз и давали эффект потери сил и общего донельзя вялого состояния. С другой стороны, удержать меня более гуманным образом в постели было попросту нереально, так что на этот раз я ругаться не стала, а просто поблагодарила знахаря. В ответ Родомир негромко произнес, что уничтожение Белой Невесты стоит качественного лечения. Не согласиться у меня не получилось. Одевшись, я на минуту задержалась около своего оружия, аккуратно положенного на лавку, размышляя, стоит ли вооружаться или на фиг оно мне надо. В итоге решила, что действительно на фиг: увидят меня знахарь или Рейн во всем облачении – так ведь в один голос взвоют, что рано мне еще за меч браться. И будут абсолютно правы.

Ладно, понадеемся, что какого-нибудь западла типа нежити, в этой деревне не окажется, а то я еще не раз пожалею, что не взяла хотя бы кинжалы.

Примерно с такими мыслями я вышла из комнаты и чуть не столкнулась в коридоре с вдовой, которая как раз направлялась ко мне с тарелкой, накрытой полотенцем. Судя по аромату, в ней находились как минимум свежие пирожки. Вспомнив, что меня представили как безвинно пострадавшую от клыков нежити девицу, я мысленно порадовалась, что не прихватила с собой оружие – в местное понятие «девица» клинки не входили. Потом доказывай, что только поиграть взяла.

– Как чувствуешь себя, доченька? – поинтересовалась Меланья, заботливо заглядывая в мое лицо и сочувственно покачивая головой. – Бледненькая ты совсем, еще бы чуть-чуть – и совсем упырица треклятая выпила б. Пойдем, я молочка надоила, теплое еще, да и пирожки с пылу с жару.

– Спасибо. – Я вяло улыбнулась, вспомнив о том, что особой любви к парному молоку не испытываю, скорее наоборот. Но Меланья уже крепко ухватила меня за локоть и потащила к столу. Впрочем, упиралась я скорее для вида, потому что желудок уже вовсю напоминал о себе, а вкусные запахи, доносящиеся из горницы, только подхлестнули аппетит.

Вдова с каким-то ностальгическим выражением лица наблюдала за тем, как я уписываю горячие пирожки, а потом негромко отметила:

– Похожа ты на мою дочку. Только волос у нее не седой был, как у тебя, а русый. Солнечный такой. Да и сама она такая веселая была, ласковая, работящая. Только вот лицом ее Господь обидел – заячья губа у нее была, все время оборотнихой дразнили. Ну и пусть некрасива, с лица же воду не пить, а она все слезинки лила по ночам, когда думала, что я ничего не слышу и не вижу, как глаза у нее поутру красные.

– А что с ней стало? Замуж вышла? – поинтересовалась я, дожевывая пирожок.

Меланья как-то сразу погрустнела и стало видно, что на деле ей уже далеко за сорок.

– Манилих ее увел. Уже давно. Только и утешаюсь тем, что у нелюдя этого она счастье женское испытала. Тут ее стороной обходили, век бы в девках сидела. А так… – Вдова подперла щеку кулаком и уставилась куда-то за окно где набирал обороты яркий солнечный день.

– Манилих? – удивленно переспросила я. – А это кто такой?

– А ты прежде не слыхивала?

– Нет, в наших краях таких нету, обошла напасть стороной. – Вот зараза, похоже, перенимаю местную манеру разговора. Еще немного – и совсем выговор не отличить будет. Приехали называется.

Вдова же, похоже, обрадовалась нежданной слушательнице в моем лице, потому что сразу как-то словно преобразилась, напустив на себя вид матерой сказительницы. Или же это мне показалось? Так или иначе, Меланья, вздохнув, окинула меня сочувствующим взглядом и начала рассказ:

– Случилось это пять лет назад. Манилихи редко появляются в наших краях, знахари, забредавшие в деревню, частенько рассказывали о разных тварях роду нечеловечьего, и о манилихах тоже. Хоть наши деревенские все равно о нем много чего знают, только знахари более заумно объясняли. Манилих – оборотень, а знахари зовут его Огненный Змей. Правда, почему змей – не знаю, доченька, вроде бы он оборачивается в волка. Нелюдь эта завлекает девиц к себе сладкоголосым пением или же дурманящими речами и уводит в свое логово. И ведь не пожирает, как вся нормальная нечисть, а холит и лелеет годами, взамен забирая молодость и красоту, так что девица стареет за год как за десять. Раз только находили логово манилиха. В нем оказалась уже немолодая женщина, в которой признали юную девушку, пропавшую из дома на два года. Пытались ее обратно забрать, в чувство привести, ан нет – рвалась она к своему полюбовнику, как зверь лесной из клети, до крови разбивала руки о ставни. И сбежала все-таки. – Меланья примолкла, переводя дух, а я тихо спросила:

– И что же, дочка ваша так же за манилихом этим ушла?

– Ушла, – печально кивнула вдова, отворачиваясь к окну. – Сама искала его, говоря, что лучше уж пять весен в неге жить, чем всю жизнь на девичьей постели маяться. И ведь нашла на свою головушку. А манилиху-то все равно, дурна ли девица ликом или же хороша, он жизнь тянет, а она у всех одна, как и душа…