Захлебнувшись криком, я попыталась подняться, но ослабевшие колени отказывались мне повиноваться.
Потому что в руках Белой Невесты неподвижной куклой застыл Рейн, сжимавший рукоять меча с такой силой, что пальцы побелели, но лезвие поднялось всего лишь на десяток сантиметров. И откуда только взялись силы встать, нащупать в ворохе ткани тонкий кинжал, рисунок на котором моментально налился слепящим глаза серебром, и попытаться шагнуть туда, где за зыбкой преградой круга нежить, ухмыляясь, отводила волосы с шеи Рейна.
Сильные руки перехватили поперек талии всего лишь в шаге от границы круга.
Я забилась в руках Родомира, и сверкающий кинжал выпал из разжавшихся пальцев, втыкаясь в мягкую лесную землю и рассыпая вокруг себя нетускнеющее сияние. Волны жара, изливающиеся от моего друга, взметнулись тугим смерчем, еще несколько секунд – и он преодолеет сковывающую его волю силу…
Клыки Белой Невесты вошли в шею Рейна и на его изумленный вздох я отозвалась отчаянным воплем. Кажется, я билась в руках крепко удерживающего меня знахаря, как ненормальная, может, даже пыталась царапаться или кусаться, но он так и не выпустил меня. А спустя несколько секунд нежить вместе с безвольно обвисшим в ее руках Рейном окутал густой молочно-белый туман, который развеялся так же быстро, как и появился, оставив на поляне лишь тускнеющий меч моего товарища да примятую траву.
Родомир наконец-то отпустил меня и я буквально упала на колени перед воткнувшимся в землю кинжалом, гравировка на лезвии которого медленно гасла…
Я тихо плакала, уткнувшись носом в тяжелый шерстяной плащ Рейна, а Родомир сидел рядом, неуклюже поглаживая меня по растрепанным седым волосам. Обережный круг, на этот раз гораздо более надежный – не просто из заговоренной соли, а натянутая на тонких осиновых колышках волосяная веревка с мелкими узелками – опоясывал небольшое пространство вокруг костра, являясь такой же преградой для подлунной нежити, как каменная стена.
– Ну, девонька, не убивайся ты так. Поплачь, но не казни себя, все равно сделанного не воротишь. – Пожилой знахарь тяжело вздохнул, не убирая жесткой ладони от моей головы. – Ушел он за Белой Невестой, теперь уж ничего не попишешь. Обратила она его, потянула к себе, уж не вернешь. А как только сам он крови человечьей испьет – так вовсе ее навеки будет. Пока сердце заговоренным клинком не пронзят али голову не снесут, станет он ей служить, как преданный зверь. А все потому, что душа его будет ему уже не принадлежать.
– И никак его вернуть нельзя? – глухо пробормотала я, неотрывно глядя в нервно мечущееся пламя костра и комкая в тонких пальцах темно-зеленое сукно. – Родомир, неужели никак?
– Эх, знали бы люди такой способ – не была бы подлунная нежить столь сильна на этом свете, – покачал головой знахарь, вставая, чтобы подбросить в костер еще веток и что-то из небольшого мешочка, висевшего у него на поясе.
Пламя выбросило сноп ярких оранжевых искр, горько и пряно запахло полынью, а кучерявый дымок, поднявшийся к нижним веткам деревьев, на миг принял очертания размытой фигуры. Родомир выпрямился и пристально оглядел притихший ночной лес по-звериному напряженным взглядом. А я сжалась в комочек у костра, прижимая к себе темно-зеленый плащ, и слезы текли из глаз, оставляя на плотном сукне еле заметные пятнышки.
Рейна не вернуть. Потому что он, дурак такой, полез вытаскивать меня из когтистых лап нежити. Меня, которая этого не стоила в принципе. И сам попался, потому что дал возможность знахарю утащить меня в выстроенный заново обережный круг, а его увела подлунная нежить. И ведь видела, что он еще сопротивляется: не хочет судорожно сжатая рука выпускать меч, в глазах плещется ярость, а жгучие огненные волны изливаются от него, как от полыхающего костра… А колени уже подламываются и нет сил сопротивляться, когда тонкая кисть Белой Невесты отводит в сторону .длинные каштановые пряди, чтобы обнажить шею…
И за каким лешим я не сумела воспользоваться своей силой, своим Светом – просто с криками рвалась из рук едва-едва удерживающего меня Родомира, не в силах смотреть на то, как нежить с прекрасным бледными лицом впивается в шею Рейна, подчиняя его волю себе? Стоило только закрыть глаза, как перед ними снова и снова вставало расслабленное лицо, карие глаза, становящиеся вишневыми, и тоненькая струйка крови, стекающая по шее за воротник, окрашивая его в алый… Я настолько погрузилась в себя, что предупреждающий оклик Родомира услышала далеко не сразу, а только после того, как ладонь знахаря жестко, почти до боли, сжала мое плечо.
– Не смей выходить за веревку, девонька, чего бы ты ни увидела и не услышала, поняла? Не к добру костер путников гаснет, возвращается нежить. Видать, не насытилась еще. Эх, плохо, что до рассвета еще долго ждать, но обережный круг крепок, должен выстоять до солнца.
Костер пугливо прижался к самым углям, почти угаснув, но Родомир, охнув, подбросил еще веток и щедро сыпанул горсть какого-то порошка, от которого пламя полыхнуло ярким столбом в человеческий рост. Поляна осветилась вплоть до чернеющих стволов деревьев, от одного из которых отделилась высокая фигура в свободной одежде. Я до боли в пальцах вцепилась в рукоять меча, вглядываясь в родные, чуть заострившиеся черты узкого лица, наполовину скрытого распущенными волосами, которые казались черными. Рейн…
– Стой, девонька! – Резкий окрик знахаря прозвучал как пощечина. Я моргнула и с ужасом увидела, что стою буквально в шаге от заговоренной веревки, а по другую ее сторону стоит Рейн. – Не переступай круга!